Тверской священник Александр Шабанов: «Жизнь есть дар, а если дарами делиться, они умножатся»

Мы знаем отца Александра как священнослужителя, с 90-х участвовавшего в восстановлении храмов, создавшего множество просветительско-богословских проектов, в том числе центр, который помогал вернуть людей из сект и оградить их от попадания туда, издававшего первую постперестроечную православную газету в Твери. И как видного общественного деятеля, за что он лично и организованный им единственный в регионе Тверской хоспис «Анастасия» удостоены различных общественных наград: медалью «Спешите делать добро», национальной премией «Гражданская инициатива», победой в региональном этапе Всероссийского конкурса «Лучший социальный проект года». И как публициста, интересного автора, члена Российского союза профессиональных литераторов, лауреата премии имени М.Е. Салтыкова-Щедрина…

Накануне 55-летия протоиерея Александра Шабанова редакция «Вся Тверь» пригласила юбиляра на «Беседу без галстука».

В культуре диалога

– Отец Александр, в Вас столько созидательной энергии, мудрости, отваги идти туда, где сложно. Такие крепкие основы были заложены в семье. Ваш отец – легендарный человек. Заслуженный врач РФ, автор научных открытий и рацпредложений в хирургии, обладатель медали «Золотые руки хирурга». Его называли «маэстро со скальпелем». Он заведовал хирургическим отделением в железнодорожной больнице, был главным хирургом Тверской области. Каким он был дома? Какую «методику воспитания» применял? Как влиял на выбор жизненного пути его детьми, сыном и дочерью?

– Мой отец Юрий Александрович – талантливый, разносторонне образованный человек, всю жизнь интересовавшийся не только своей профессиональной сферой, в которой он так преуспел, но и литературой, музыкой, живописью. В нем был большой творческой потенциал, он прекрасно разбирался в архитектуре, строительстве, сам построил дома в деревне, на даче, занимался резьбой по дереву.

Как отец он был человек культуры диалога. Никогда не навязывал свое мнение. Никогда не оспаривал твою точку зрения, мог ставить под сомнение, но всегда относился уважительно. Он рос без отца. Бабушка была примером трудолюбия, тем не менее он сам пробился, поднимался. А потому умел уважать чужой выбор, не высказывать свое отношение, позитивное или негативное, ожидая результат.

– А мама?

– Мама тоже была из интеллигентной семьи. Многие годы проработала инженером на Химволокно. Она прекрасно знала литературу, любила живопись, искусство. И была очень мягким человеком, заботливым, внимательным. Такая настоящая мама, которая и переживательная, конечно, но умеющая себя сдерживать. И тоже достаточно толерантная.

– А с сестрой ничего не делили в детстве?

– Она всегда для меня была и остается младшей сестрой, мы сохраняем добрые отношения. У нас большая разница – 12 лет. И мы с ней росли в совершенно разные эпохи. Я застал советскую, которая для меня логично завершилась армией.

Армия как переход

– Про армию отдельно хотела спросить. Многие мужчины любят вспоминать то время, необычное в их жизни.

– Я уходил служить в восемьдесят седьмом году, это была еще одна социальная система, а вернулся в 89-м в другую страну. Сейчас вышел сериал «ГДР». Он начинается с пролета Матиаса Руста, я как раз призывался в 87-м, это была воинская часть ПВО в северной группе войск в Польше. И все последствия пролета Руста мы испытали на себе, были всяческие учения. И мы наблюдали, как вся армейская система северной и западной группы войск начинала дрожать.

Я застал ту армию, которую позже уже немыслимо было увидеть – вооруженные силы многонационального Советского Союза. У нас в роте присутствовали и кавказцы, и разного рода южные народности, и жители Ленинграда и Москвы. Был такой общий котел. Мы служили в Польше, в увольнительные никого никогда не отпускали.

– А опыт был приобретен, который потом помог в жизни?

– Армия – это всегда опыт, это изоляция, жизнь в коллективе, где есть место самовоспитанию, самососредоточению, проверке определенного рода черт характера, это время испытаний. И получилось, что именно в армии я серьезно прочитал все то, что начало здесь публиковаться: «Белые одежды», «Архипелаг ГУЛАГ», «Дети Абата», «Черные камни».

Филфак 90-х – кипящая творческая лаборатория

– Дальше был филфак ТвГУ (там мы и познакомились, учась в одной группе – прим. авт.). То время и в стране в целом, и в конкретном учебном заведении было совершенно особенным. Потом с филологического пути Вы вышли на свой – путь служения. Тем не менее, как мне кажется, филфак многое дал и многим зарядил.

– Я учился у людей, которые сыграли большую роль в тверской филологии. Это и профессор Игорь Владимирович Фоменко, и профессор Александра Васильевна Гончарова, и Снетова, и Шомина, даже на первом курсе у нас Лидия Васильевна Брадис преподавала. Это было знакомство с замечательной русской филологической школой. Время, когда ломались стереотипы в идеологическом дискурсе. Еще преподавали историю философии по-старому, а литературу XX века по-новому. Свобода появилась. И преподаватели, как могли, ее воплощали в своих курсах. Филфак 90-х был местом для дискуссий, связанных с тем, что менялись оценки и исторического свойства, и литературные, выходили на поверхность новые имена, такие как Бродский, Кривулин, Солженицын. Все это требовало описания, понимания. И насколько я помню по занятиям у того же Фоменко, мы вместе осваивали – студентам и преподавателям приходилось узнавать материал по литературе, философии, который был до этого времени не известен. Можно сказать, что филологический факультет девяностых годов – это кипящая творческая лаборатория, где поднимались новые темы, ранее не обсуждаемые, создавались дискуссионные клубы. Ну и конечно, встреча с Юрием Николаевичем Варзониным для меня очень важна. Сначала он – преподаватель, потом уже близкий друг, соратник, человек, с которым мы вместе создавали какие-то тексты, книги.

– Мне еще вспоминается как выразительная примета времени – история с нашей одногруппницей Тамарой Целиковой. Тогда в суде Вы выступали ее общественным защитником.

– Да, это было году в 90-91-м, когда наши войска ввели в Тбилиси. Она выступила против, вышла на улицу со своей листовкой. Ее судили. Нужен был общественных защитник – я согласился. Ей тогда, по-моему, дали условно.

Служить Церкви

– Учились на филфаке, участвовали в общественной жизни – и одновременно с этим внутри зрело решение посвятить свою жизнь Церкви. Это серьезный шаг, коренным образом меняющий жизнь. Что его предопределило?

– В нашей семье на религиозную тему не говорили много, но никогда не было запрета. И всегда помнили, что мой прадед протоиерей Симеон был расстрелян в тридцать седьмом году, погиб в лагере. Это часть семейной истории. Я начал ходить в церковь в конце 80-х, постепенно все больше к этому приобщался. И в 92-м году меня рукоположили.

– Стать священником сейчас и тогда – это две большие разницы.

– Да, это абсолютно разные вещи. Тогда на священников был большой запрос. В те времена был духовный, интеллектуальный голод, не было литературы, иллюстрированные детские Библии буквально привозились с Запада. В Белой Троице ежедневно происходило Крещение – по семьдесят человек. Храмы были разрушены. А самое главное, что я наблюдал с 92-го по 2002-й год – за десятилетие – был большой религиозный подъем внутри общества, были надежды, связанные с церковным возрождением, и много людей приходило, кто бы хотел послужить Церкви. Помогали разгребать завалы, рубить дрова. И в священники шли люди, которые были готовы на такой романтической волне торить путь практически по целине. Был ореол нового, востребованного служения.

– Вам досталось восстанавливать храм Трех исповедников.

– Это был 96-й год. Храм был совершенно разрушен внутри. До этого в нем на 4-х этажах размещались музей гигиены, клуб шахматно-шашечный, что-то еще. В 90-е здание бросили. Не было ни потолков, ни полов, ни перекрытий, ни отопления, ни воды. Все приходилось заново создавать. Первый год служили с печкой, труба торчала в спину Афанасия Никитина, дым валил. И я вот до сих пор думаю: как-то Бог так все устроил, что в сложные времена (1996-98 годы), дефолт, кризис, и тем не менее люди шли в церковь, работали там, находили средства.

– Нужно было восстанавливать не только пространство, но и атмосферу, отношения…

– Да, создавать приход. К 2006 году уже отремонтировали храм. Была воскресная школа для взрослых, пятьдесят человек приходили в нее, школа для детей, иконописная мастерская, проводились занятия для скаутов, учили китайскому языку ребят. Я смотрел по сторонам, что делают соседи в Москве, Санкт-Петербурге, и думал, что мы можем сделать сами. У нас в той же школе для взрослых совершенно бескорыстно преподавали замечательные люди: Варзонин, профессор Гусев, Лев Семенов, другие. Был придуман так называемый цикл воскресного дня: люди могли прийти в храм утром на литургию, потом остаться, попить чаю, посетить занятия. Такая была активная жизнь.

Кирпич за кирпичом, икона за иконой строился храм, строилась община, появлялись новые люди, новые идеи. Последние шесть лет я служу в храме Арсения Тверского.

Работа со словом

– Уже больше четверти века Вы проводите Михайловские чтения.

– Открытый миссионерский богословский лекторий получился долгоиграющим проектом. Изначально он проходил в Доме офицеров, с 2013 года – в библиотеке им. Герцена. Используем старый миссионерский формат, подразумевающий личное присутствие и лектора, и слушателя. Нет зум-трансляций, и в этом есть своя прелесть. В первое и третье воскресенье каждого месяца мы ждем всех желающих, темы можно выбрать по своим интересам: писание, предание, краеведение, литература.

– Отдельная тема в Вашей жизни – кельтская.

– Можно сказать, что это моя личная утопия. Одно время в Твери я достаточно активно ее продвигал, устраивал концерты, посвященные Дню святого Патрика, рассказывал о культуре Ирландии, об уникальности ее Церкви – части единой Христианской. И продолжаю делиться своими знаниями, соображениями с теми, кому это интересно. Я написал шесть книг, посвященных Кельтской Церкви и ее святым.

– По поводу книг – Вы и читатель, и исследователь, и пропагандист литературы. А кроме того – писатель. Как Вы себя ощущаете в этом качестве? Это очередная работа?

– Скорее, самовыражение. Литература  один из способов высказаться. Я беру интересные для меня направления. Как уже сказал – кельтскую тематику. И есть три книги о священнике Болеславлеве.

– Который, кстати, на мой взгляд, очень похож на своего автора. Это такой литературный двойник?

– Это художественный образ, через него я высказываю некоторые соображения, впечатления. Сама по себе литература – это для меня некая возможность поделиться важными мыслями, наблюдениями не в посте в соцсетях, а по старинке – в книге. Это, наверное, внутренняя потребность. Много есть исследований о писательских лабораториях. У каждого свои мотивации. Мне ближе восприятие творчества как преодоление смерти. Работа со словом добавляет смысла твоей жизни.

Хоспис «Анастасия». До последней точки

– Вы умеете добавлять смысла жизни. И очень выразительным примером является созданный Вами единственный в регионе хоспис «Анастасия». С 2014 года Вы добавили к служению Богу служение человеку, который находится в тяжелой ситуации. Хотя, конечно, эти вещи взаимосвязаны.

– Буквально на прошедшей неделе в Церкви читалось о страшном суде. В Евангелии написано, что человек может оправдаться перед Богом, если он свидетельствует своими делами, что он по-настоящему верит. Христос говорит: если вы помогли одному из малых мира сего, накормили голодного, вы это сделали для Бога. Это если теологическую основу взять. А вообще идея создания хосписа пришла ко мне, так как я будучи священником видел людей, уходящих очень тяжело из этого мира, с болями, страданиями. И моя мама в том числе. Я долго не мог понять, как им помочь. Узнал про хосписы, в то время они уже были в Москве, Санкт-Петербурге, Самаре, Пскове. Стал изучать, посещать их, встречаться с людьми, которые создавали эту систему – Федермессер, Гнездиловым, Осетровой, Введенской. Написал несколько статей в тверскую прессу, что непорядок – не иметь у себя хосписа. Но ничего не изменилось. Я понял, что надо делать самому. И вот в 2014 мы зарегистрировали Медицинскую автономную некоммерческую организацию, в 2015-м получили первую лицензию на оказание психологической помощи и помещение в ЦРБ, где сделали капремонт. Нашлись спонсоры, люди, которые разделили наши идеи – Алла Зеленина, Павел Парамонов и другие.

Задачу, которую я перед собой тогда поставил – сделать нечто подобное, что есть в Пскове, Самаре, Туле, Рязани. Но, к сожалению, выйти на уровень государственно-частного партнерства и открыть хоспис-стационар пока не удается. Все эти десять лет мы работаем в режиме выездной бригады. Это тысячи людей, которые получили помощь. Если мы берем в расчет, что вокруг одного больного три ближайших человека, то это еще большее количество людей, которые получили квалифицированную помощь. Для меня было важно создать не тимуровскую команду, а собрать профессионалов, создать материально-техническую базу. И это получилось. Сейчас у нас офис на проспекте Победы, 69.

Глобальная мысль, которая заложена в хосписной психологии – мы живем в обществе, где социальная ответственность не противоречит религиозным убеждениям, а наоборот, социальная ответственность в России проистекает из них. Иногда этого не происходит. Но в ситуации с хосписом «Анастасия» все сошлось. Есть необходимость, социальный запрос, есть хосписная философия и есть религиозное отношение к этой проблеме. Все вместе дало возможность организовать хоспис в Твери.

– Хоспису «Анастасия» в этом году исполнится 10 лет. Уже юбилей. Его работа отмечена на разных уровнях, он завоевал уважение, надежно зарекомендовал себя, внесен в реестр поставщиков социальных услуг. Все это время он совершенно бесплатно помогает людям – психологически, физически, облегчает боль и страдания, обустраивает быт. И все это время организация, можно сказать, ведет борьбу за выживание. Нет устойчивых источников финансирования, нет поддержки из бюджета. Нет стационара, о котором мечталось.

– Финансирование – это большая проблема. И даже не по количеству средств, а по своей неснимаемости. Такое старение железа происходит. Ты не видишь четко картину будущего. Но я и не пытаюсь далеко заглядывать. Решение открыть стационар административное, если не сказать политическое. Финансирование должно быть вписано в бюджет. Хоспис – это очень выгодное медико-социальное учреждение для области. Оно решает проблему не только больных, но и членов семей, которые выпадают из гражданской социальной активности, ибо ухаживают за близкими, находятся в постоянном стрессе, чувствуют свое бессилие в решении многих вопросов.

– Получается, такое важное для региона дело держится на энтузиазме. Бывает, что руки опускаются?

– Были ситуации, которые казались тупиковыми, кризисными. Но я как-то думал, что если это дело Божье, то оно и не разрушится. Например, нас хотел реально выставить на улицу губернатор Шевелев, а за неделю до того, как вступило в действие его решение, он был вынужден покинуть свой пост. Так что продолжаем работать.

Еще очень важный момент – есть коллективное мировоззрение, канцерофобия, связанное с бессознательной боязнью заразиться онкологией (это невозможно), с желанием держаться подальше от этой темы. Другая проблема, связанная с какой-то искривлённой, искаженной религиозной мыслью: если человек перед смертью пострадает, если он действительно будет мучиться, то этим он очистится. Так говорят обычно здоровые, не страдающие, наблюдающие со стороны. Мы же говорим – боль нельзя терпеть ни свою, ни чужую. И мы именно эту мысль инкорпорируем в сознание общества. За десять лет была масса просветительских выездов в область, мы объехали все центральные районы больницы, провели в 2019 году межрегиональную конференцию в медакадемии, приглашали постоянно спикеров, открыли Е-паллиатив, есть сайт, даем публикации. Если тверское общество понимает хосписную идею – в этом тоже наша заслуга.

– А чувствуется это понимание?

– Да. Еще пять лет назад врачи скорой помощи или поликлиник района про хоспис пациентам не говорили, сейчас они его советуют. Это профессионально – честно сказать: мы не знаем, обратитесь в «Анастасию». Нас признали за коллег. За тех, кто не разово оказывает какую-то помощь, а целенаправленно сопровождает больного до его последней точки, поддерживает его родственников.

А только что при поддержке фонда президентских грантов мы запустили проект «Преодолевая утрату» – это целенаправленная работа с близкими ушедших людей. Медленно и уверенно мы внедряем в Твери идеи, которые работают в других городах.

– Давайте завершим наш разговор подсказкой, советом читателям. На что опираться, когда нет сил, когда цель постоянно отодвигается, когда непонятно, куда идти, когда все неясно и вопросов больше, чем ответов... Есть ли рецепт от Шабанова?

– Готовых рецептов много. Но они не всегда работают. Не потому, что ошибочны, а потому, что не идеальны. Попробуйте осознать: ваша жизнь сама по себе есть дар, а если дарами делиться, то они рано или поздно умножатся. Семья, сообщество, церковь, дружеский круг – любое место приложения этой нехитрой математики подойдёт. В самом простом действии соучастия близким заложен главный принцип преодоления растерянности и уныния.

Беседовала Татьяна Иванченко. Фото из архива протоиерея Александра Шабанова

Обсудить